Легенда. Хаос и щепотка фимиама. Третья страница.

Семинария в Вильно

Я еще не сказала тебе, мой читатель, что Плакид Янковский обладал даром излагать свои впечатления о жизни литературно, высоким штилем, и что помимо очерков о делах и деятелях церкви он писал художественные тексты, с определением жанра которых пытливому исследователю его творчества (если таковой когда-нибудь по-настоящему обнаружится) предстоит долго-долго мучиться: писатель John of Dycalp (искаженное на английский манер от «Янковский» и анаграмма «Плакид») умышленно не следовал законам жанров, химеризуя каждый из них вкраплениями из многих других. Красота слова родится их хаоса мыслей. Или наоборот. Свой самый-самый первый литературный опыт наш герой (представившись Виталисом Комоедом) обозвал символично: «Хаос и щепотка фимиама, изложенные рифмоплетом». Впрочем, его «рифмоплетство» высоко никогда не оценивалось. Поэт он, проще скажем, никакой. Проза же и, в частности, воспоминания – совсем другое дело. Даже те мемуары, что писались исключительно для собственных потомков, а не для широкого круга читателей, изобилуют прекраснейшими образцами той витиеватости, которая завораживает, превращая в поклонника творчества поневоле.

«Хотел бы я, милые детки, вспомнить для вас тех, с кем соединяла в годы учебы сердечная привязанность, кого не видел с 1830 года и кого Бог один знает, увижу ли еще когда-нибудь. Коссович Игнаций, родом из уезда Браславского…»

Отец Плакид Янковский в зрелости

Я процитировала строчки из университетских воспоминаний, написанные для сыновей и дочерей. Имя Игнация Коссовича упомянуто в них как раз в связи с поучительными доводами в пользу женитьбы священника, то есть супротив его безбрачия. Итак, Коссович Игнаций на протяжении четырех лет учебы «был для меня братом в полном смысле этого слова. Имел наилучшее сердце, какое только можно желать, благородную душу и чистый ум». Игнаций Коссович, обнаружив к наукам особую тягу, за четыре года сумел достичь в их изучении результатов поистине удивительных. Но эта неограниченная жажда наук и ловкость, с которой они ему давались, привели его к шагу, названному Янковским легкомысленным. Для более свободного «отдания» себя наукам постановил Игнаций никогда не жениться. «Было это, несомненно, решение благородное и заслуживающее симпатии, – пишет детям Янковский, – но я-то знал искристую душу своего друга и был уверен в несостоятельности этой идеи». Приняв духовный сан, отправившись в Петербургский университет, проведя в нем три года, Игнаций Коссович в письмах к другу Плакиду все реже и реже рассуждает о пользе безбрачия с точки зрения пользы наук. Наконец, в одном письме Плакид читает, и далеко не между строчек, что имеет, оказывается, пророческий дар и что был совершенно прав насчет поспешности принятия Коссовичем обета. Письмо сопровождает ода женщине, которую Игнаций называет женой. 26 июля 1873 года, на следующий год после смерти Плакида Янковского, действительный статский советник и кавалер, профессор императорского Варшавского университета Игнаций Коссович, которому были даны для прочтения воспоминания его друга, сделал на их полях такую приписку: «Тот Игнаций Коссович был униатом, хотел им остаться навсегда. Когда же ему предложили принять православие, так он даже и на это был согласен пойти, лишь бы только оставить духовный сан, в котором должен был пестовать высшие чины, и начать распоряжаться душами других, к чему не имел ни охоты, ни способности… Бог его благословил на дела учительства, и вот уж сорок лет он почетно исполняет обязанности своего положения».

О чем это я? Да о том, что человек является человеком во все времена и эпохи.

Теперь отступлюсь от основного повествования (и дай мне бог к нему вернуться хотя бы к середине текста) по новой причине: чтобы передать дух Виленского университета двухсотлетней давности.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7