Француз

Светлана Денисова

Профеcсор Ж.Э.Жилибер

История эта, вопреки некоторому недостатку документальных сведений (а может быть, и благодаря этому), представляется набросками к книге, автор которой не определился окончательно ни со стилем повествования, ни с характерами героев, ни даже с местом основных действий. Зато этот автор точно знает, чей портрет будет размещен на фронтисписе.

Текст: Светлана Денисова

Утром первого дня августа 1775 года из Лиона в сторону Восточной Европы выехал экипаж, груженный кофрами, в которые помимо одежды, предметов гигиены и прочих вещей личного пользования его пассажира помещены были книги, гербарий, мешочки с семенами и коробки с луковицами, клубни, черенки и многочисленное оборудование. В последнем человек знающий мог бы узреть самые разнообразные предметы медицинского назначения. Пассажир, несложно догадаться, был ученым ботаником и доктором медицины. Звали его месье Жан. Жан Эммануэль по фамилии Жилибер выбрался тем утром в Гродно.

Изюминка Лиона – фрески «обман зрения». На этом доме изображены известные люди, которые родились, жили, творили в Лионе или даже просто сюда когда-либо приезжали. На балкон второго этажа «вышли» ботаники: Антуан де Жюссье, Марсель Мерье, Клод Бернар... Почему нет Жилибера?..

Оставив героя отобедать в каком-нибудь пока еще французском трактире, позволим себе прервать ход повествования, чтобы сделать первые уточнения. Известно как минимум о двух приглашениях для французского доктора Жилибера в то время. Оба касались открытия за границей медицинских учебных заведений. Первое – в Португалию, куда его от имени короля позвал министр. Второе – в Речь Посполитую. По сведениям историков, последнее приглашение было двойным: от короля Станислава Августа Понятовского посредством бернского профессора Альбрехта фон Галера и от гродненского старосты Антония Тизенгауза через его посланника Тадеуша Довнаровича. Жилибер выбрал Речь Посполитую. Прибыв в Варшаву в сопровождении Довнаровича, он познакомился там с королем. «Знакомство закончилось взаимной симпатией», – пишет гродненский историк медицины Федор Игнатович.

Дорога от Лиона до Гродно – долгая. Лежит через Женеву, Берн, Цюрих, Вену и Варшаву. Еще во Франции, в Монпелье, где 12 лет назад Жан получил блестящее медицинское образование, его благословляет месье Антуан Гуан – славнейший натуралист и любимый учитель. В Вене Жилибер добывает семена и саженцы экзотов у другого именитого натуралиста. Старине Жакену, как его звали, посчастливилось как-то на пять лет «застрять» с исследовательской миссией в Южной Америке. И хоть было это лет 15 назад, невероятные образцы карибской флоры у него до сих пор растут и прекрасно плодоносят. Иными словами, из Вены, как и из других европейских городов, профессор Жилибер выезжает, чтобы продолжить путь, в прекрасном расположении духа: коллекция растений для нового ботанического сада пополняется как нельзя более удачно. Библиотека, впрочем, тоже.

Здание медицинской школы когда-то.

Что до Жакена из Вены, то звали его Николаус Жозеф. И имя его в Европе на слуху до сих пор: всего лишь пару лет назад Австрийский монетный двор отчеканил 20 евро серебра с Iris Variegata – пятнистым ирисом на аверсе и надписью Karibik expedition на реверсе. Портрет Николауса Жозефа де Жакена имеется с обеих сторон монеты. Всегда интересно, когда такое далекое прошлое, да еще «не свое», оказывается вдруг близким и чуть ли не родным.

Да, очередной ботанический сад – Królewski Ogród Botaniczny – получится у профессора наилучшим из всех им заложенных. Один из Семеновых-Тяньшанских напишет потом (приписывая, правда, славу Тизенгаузу), что этот сад «был основан в таких широких размерах, каких еще не было ни в Вильне, ни в Варшаве, ни даже в Кракове». Экзотические растения от Жакена будут расти в Гродно «чуть ли не в открытом грунте». До той поры, пока на месте красивейшего сада-огорода не начнет появляться нечто, что, сменяя самое себя, трансформируется в наши дни в развлекательные парковые аттракционы.

Официально этот памятник называется «Горожанин XVIII века». Но все в Гродно знают: это Жилибер.

Долгие дни в пути рождают в людях новые качества. Пассажир экипажа с кофрами, проведя в дороге «с заездами и остановками» несколько месяцев кряду, научился унимать жажду немедленной деятельности. Все, что ему оставалось пока, – размышлять и анализировать. Анализировать и размышлять. Врачей в Речи Посполитой почти нет. Все потому что noblesse polonaise – здешняя шляхта – не считает занятие медициной трудом, достойным почитания. В Краковской академии два – всего два! – профессора читают лекции по медицине и – страшно представить! – всего четыре студента их слушают. И это не шутка какого-нибудь ученого пана, а status quo – положение дел. А потом их паны будут, кто побогаче, выписывать себе врачей из-за границы. Иные станут экономить на дипломах, соглашаясь – mon Dieu! – на услуги шарлатанов. Тизенгауз все-таки un brave garçon, славный малый, раз хочет сломать такое положение дел.

...Уже осень. Стучит в окно кареты своими мокрыми холодными digіti в серых дырявых перчатках. «В Лионе тоже осень. Такая же туманная и зябкая», – подумалось месье Жану. Там, в Лионе, у него осталась жена Жанетта. Она приедет к нему, но позже. «А сына, который у нас родится, следует назвать Станиславом. Да-да, в честь славного здешнего короля, благодаря которому все так благополучно разрешилось».

Гродно во времена Жилибера имел вот такой вид...

Сын у Жана Эммануэля Жилибера и Жанетты Будо родится в Гродно 24 декабря 1780 года. Родители назовут его Станиславом. Он станет, как отец, врачом и, как отец, практиковать будет в Лионе. И – тоже как отец – окажется сторонником участников восстания: в его жизни будет 1831 год, Парижская коммуна.

А пока экипаж с кофрами въезжает в Гродно. 1775-й, октябрь.

Хотелось зевнуть, но на горизонте показалась жуткая мешанина из приличных домов и жалких халуп, частично деревянных, частично мурованных, таких, что вот-вот рухнут, и рухнувших уже, да еще из палацев, частью успевших перенести ту же участь. – Довольно мило, – проговорил наш месье. Или пробормотал что-то вроде j'avais bien besoin de, что вполне могло означать «черт меня дернул».

Дж. Сакко (?) - автор проекта здания медицинской академии

Лион в XVIII веке

Что до учеников, то они действительно были малограмотными. Шляхта ведь не желала обучаться ни медицине, ни ветеринарии. По договору от 9 мая 1776 года Жилибер обязывался «отдавать свой труд и старания свои королю и Речи Посполитой в заложении школ» – не только медицинской, но и ветеринарной.

– Его ведь и приглашали как ветеринара. Но когда он сюда приехал и пообщался с Тизенгаузом, то выяснилось, что он, Жилибер, – известный организатор здравоохранения и что во Франции или Швейцарии он издал книгу, в которой резко критиковал организацию здравоохранения в самой Франции.
– Она называлась «Анархия медицины».
– Да. И вот, значит, они задумали трехэтапную систему организации медпомощи населению. Нигде этого не было – ни в России, ни в Европе – так, чтобы имелись небольшие пункты в сельской местности и существовала иерархия: фельдшера в этих сельских пунктах, дальше – больница, аптека, врач и акушерка, а выше – уже здесь, в Гродно, – академия и госпиталь на 60 коек.
– То есть академия не только как учебное заведение функционировала, но и как лечебное тоже?
– Да, можете себе такое представить на то время? Студенты ухаживали за больными, чего раньше тоже не было. И у каждого больного имелась отдельная кровать. Тизенгауз давал на это деньги. Не всегда все хорошо получалось, но медпомощь была бесплатной! – Федор Иванович задумывается. – Дом для престарелых еще был... Да, так вот они пришли к выводу, что надо открывать не ветеринарную, а медицинскую школу, но в ней, как это было в Лионе, преподавать и ветеринарию тоже.
– Акушерская школа также вошла в состав академии?
– В контракте ничего про это нет. Польские ученые считают, что акушерская школа была организована в 1775 году, то есть чуть раньше, независимо от Жилибера. Хотя все пишут, и даже в энциклопедиях, что это было отделение академии. Я не согласен. Подчинение надо рассматривать, пожалуй, только в том смысле, что акушерки могли консультироваться. Кроме того, они доставляли в академию Жилиберу образцы уродств. Он создал из них коллекцию, которая после переехала сначала в Вильнюс, потом – в Киев. Не знаю, правда, насколько она сохранилась.
К вопросу об уродствах и прочих артефактах подобного рода. Еще одна «неотъемлемая часть» медицинской академии – анатомический театр. Тот самый, над входом в который полагается надпись о том, что в этом месте смерть обращается на пользу человеку. Что-то в таком духе. В Гродно такой театр был.

Здание медицинской школы в наши дни.

«Последнюю фразу стоит рассматривать в двойном смысле», – подумала я, вспомнив о саде. Как-то сентябрьским днем 1778-го заехал в Гродно Иоганн Бернулли (из всех Бернулли тот, что является отцом Даниила, в честь которого названы закон и интеграл в гидродинамике, и внуком другого Иоганна, младшего брата Якоба Бернулли, отца дифференциальных уравнений и распределения в теории вероятностей). Остановился у Жилибера, осмотрел сад и город, а потом, чуть позже, написал: «Здешний очень большой ботанический сад находится в цветущем состоянии. Господин Жилибер заверил меня, что в этом году вырастил 2000 разных растений». Жилибер их здесь не только выращивал, но и собирал – для гербария. По изначальной задумке гродненский ботанический сад должен был иметь одновременно практическую и дидактическую миссии. Ученики Жилибера изучали нашу флору как ботаники и готовили из ее сырья лекарство – как аптекари. «Учебно-производственная база» располагалась в здании нынешней аптеки-музея, что слева от костела Святого Франциска-Ксаверия, если стоять к нему лицом. Ее когда-то открывали иезуиты, и хоть входом своим она была повернута в монастырский дворик, «сеть поставок» лекарственных средств имела довольно широкую – вплоть до экспорта в Западную Европу. Так пишут историки. Потом, когда парням Лайолы (это основатель иезуитского ордена, если кто не помнит) отказали в милости, аптеку как конфискат ордена Тизенгауз передал во владение медакадемии. То есть под крыло Жилибера. Вот почему теперь в этом музее можно видеть его «Флору Литвы». Правда, всего лишь копию. И это не впечатляет.

Музей-аптека в Гродно

Практическая миссия ботанического сада доктора Жана состояла еще и в том, что значительная часть продукции его обязана была служить сырьем для производства текстильных красителей. По настоянию Тизенгауза. Странная это была персона. И очень неоднозначная.
– Тизенгауз? Особа эта, знаете ли, довольно противоречивая. Провел бесчисленное множество экономических реформ. В сутки спал три-четыре часа. И был малограмотным. Не по науке реформы свои проводил, а так, как сам чувствовал. Потому что видел и понимал, что городу, да и стране необходимо. И еще он был очень жестким. И с Жилибером он тоже обходился жестко.
– А могло бы показаться, что они дружили.
– У меня есть статья «Тизенгауз и Жилибер: от сотрудничества к конфронтации». Да, они могли бы приятельствовать. Жилибер даже собирался посвятить Тизенгаузу «Флору Литвы». Но потом они начали ссориться.
– Почему?
– Причина – зависть. У Тизенгауза реформы плохо идут, а у Жилибера – во всем порядок.
– Ну он же масоном был...

Интерьер музея-аптеки в Гродно. Когда-то Жилибер учил здесь своих студентов растирать коренья в порошок.

Портрет Жакена, коллеги Жилибера, на 20-евровой серебряной монете 2011 года

Herbarium Grodnense – гербариум диких растений окрестностей Гродно и Hortus Grodnensis – гербарий растений Гродненского ботанического сада: десятки пачек, в каждой – десятки листов. Библиотека – 3 тысячи томов. Коллекция минералов – 10 тысяч штук. Королевская медицинская школа переезжает из Гродно в Вильно. Имущество выправляется в путь на 76 повозках. Место назначения – Виленский университет. За окном кареты доктора Жана – 1781 год.
«Потерял своего мецената», – так скажут одни, имея в виду, что деньги на школу и прочее давал Тизенгауз. «Жертва служителей культа», – объявят другие, ссылаясь на «стихийно-материалистические стремления». «Его Почобут-Одляницкий пригласил», – напишут где-нибудь третьи, подразумевая, что это хоть что-то да значит.

В Вильне Жилибер не задержится. Как и его гербарии. Последние попадут частично в Киев, частично – во Францию: засветятся в университетском каталоге Лиона и Институте ботаники Академии наук Украины. Сам доктор, труд которого «Флора Литвы» растащат на самокрутки, над идеями которого будут смеяться, жена которого окажется впутанной в историю с неудавшимся его отравлением, вернется в родной Лион – чтобы принять участие в революции, отсидеть в тюрьме, стать мэром – и опять заняться наукой.