«Зрелое» творчество Элизы Ожешко, так единодушно высоко оцененное читателями и исследователями, — это результат ее одиночества.

Письмо пана Франтишка, что не придет, мой ответ холодный. Мука. Одиночество без границ. Пишу “Аргонавтов”. Визит к Белявским. Что за странная история со мной! Если бы не была такой одинокой, то, можеть быть, все было бы иначе. Одиночество мое огромно. Бог только со мной… Вечером пришел наилучший! Минутка скрытой сладости, спасибо тебе, Боже!

Пишу. О нем думаю со смутным спокойствием. Сон золотой! Последний мираж жизни! Строфа поэмы! Прощай, тень, за другими тенями отходящая в недосяжную даль. Спасибо за все. Я и ты — конец? Уплыло в прошлое? Плакала. Безразличие ко всему, недоверие к людям, гнетущее и разочаровывающее… Как это странно! Люди видятся каждый день, переписываются, заботятся друг о друге, кажется, друг о друге думают — и вдуг тишина, становятся друг другу чужими, ничем не делятся, ничего друг о друге не знают… Конец! У одного начинается новое, другой впадает в бездну тишины и тьмы. Свет погас, голос умолк, цветок завял, поэзия сложила крылья и улетела. Все это, впрочем, — свет, голос, цветок и поэзия — существовали в воображении. Действительностью были только простое знакомство и такая непростая боль!

Франтишек по возрасту сошел бы ей за сына. Он проходил в Гродно военную службу и в салон пани Элизы — известной писательницы и образованного, интереснейшего человека — заходил частенько. Она ждала его еще чаще, чем он мог у нее бывать. Взаимностью не отвечал, как пишут авторы многих статей, но, вполне возможно, это было ему невдомек. Или вообще было бы лишним: что дала бы его взаимность ей, определившей свой идеал жизни давным давно и только двумя словами: «любовь и труд»?

“Весь день переписываю и пишу. Закончила второй акт. Пана Франтишка нет. Никого и ничего кроме пера. Много сегодня плакала”

Весь день переписываю и пишу. Закончила второй акт. Пана Франтишка нет. Никого и ничего кроме пера. Много сегодня плакала. Тень моя! Благословение тебе и чтобы Бог быстро меня туда забрал, где ты есть! Все ложно, все чужие, лишь смерть правильна, но когда? Интересно, стоит ли чего-то это драма?

“Тень моя” — так она называет ушедшего из жизни мужа, Станислава Нагорского. В одних записках, на одних и тех же страницах, в соседних строчках она констатирует свою сердечную тягу к Годлевскому, обращается со своей бедой к Нагорскому и ведет беседу с Богом.

Обидный вечер с Ячиновским и паном Франтишком. Разговор о путешествии, мое невнимательное поведение. Неспокойно. Плохо мне! Боже, спасай!

Весь день пишу. Вечером пан Франтишек — холод и отдаление, надо сдерживать себя, не проявляться так. Зачем? Боже, в руке Твоей сложила все. Работаю и молчу. Письма от Лаврова и Серошевского, милые.

Зубы болят, утро в постели. Увижу ли его? В руке Твоей, Боже, сложила эту беду моего сердца! Вечером Ордыловский, Шпилевский, пан Франтишек, не говорим друг с другом ничего. Боже, дай немножко утешения. В Твоей руке все! Дай знать истину!

Вечером Х читал Пушкина и Лермонтова. Брыня Прушинска и Ядя Эйсымонтова на 3 или 4 дня. Все это мое безрассудство, глупость и мука. Как же давно пошла бы за тобою, тень моя, когда бы не боялась Бога! Уже никогда не расскажу тебе! Страшная тоска!

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7